«Мы не боги — так я себя успокаиваю». Главный поисковик Приморья рассказала, как ищут чужих родных

Поисковый отряд «ПримПоиск» существует 10 лет. За это время организация успела вырасти из небольшой группы в 40 человек до нескольких сотен, а еще — обзавестись оборудованием и обучить профессиональных поисковиков, работающих в том числе и за пределами Приморского края. Несмотря на всю серьезность дела, которым занимается отряд, он всё еще остается волонтерским — участники совмещают поиск пропавших людей с работой и другими делами.

На одном из тренировочных выездов мы поговорили с руководителем отряда Кристиной Вульферт о том, чем сейчас живет «ПримПоиск», как устроена его работа и что заставляет волонтеров-поисковиков вставать по ночам и мчаться на еще один поиск пропавшего.

— С чего начинался «ПримПоиск» 10 лет назад?

— В Уссурийске пропала маленькая девочка Настя Луцишина. Она разминулась с родителями и не пришла домой. После трех дней постоянных поисков ее нашли, но, к сожалению, мертвой. Ее убили.

После этого ребята, которые искали Настю, решили, что дети не могут вот так пропадать. Они объединились в маленькую группу, которая тогда называлась «Поиск пропавших людей. Приморский край». Группа вступила во всероссийскую ассоциацию «Поиск пропавших детей». Мы до сих пор там состоим. Со временем в организацию стали обращаться с просьбами найти не только детей, но и взрослых, и было решено, что пора поменять название. Так мы стали «ПримПоиском».

В начале заявок было немного. Нас не знали. Да, мы общались с полицией, которая иногда делилась информацией, которую мы размещали в соцсетях. Но мы не умели искать людей. Мы понимали, что нужно распространить ориентировки, но не знали, как искать на местности.

Мы стали писать «профилактические» посты в социальных сетях: как ходить в лес, как теряются дети. На нас начали подписываться, узнавать про поиски. К команде подключались добровольцы, работавшие с нами на выездах. Было так, что мы отработаем детский поиск, на котором 40 нашим людям помогают местные жители, и из них как минимум пара человек точно придет со словами: «Мы хотим к вам!»

В 2019 году мы зарегистрировались как некоммерческая организация и начали учить ребят: проводить сборы, онлайн-обучения. На учебе люди находили задачи, которые были им ближе. Я стала понимать, кто хорошо общается с людьми — любую информацию вытащит, а кто хорошо работает в лесу. Это помогало распределять обязанности. Появились картографы, руководители направлений беспилотников, информационные координаторы СПГ — старшая поисковая группа.

Так начала формироваться команда, которая может работать сама. Раньше вся ответственность за поиски лежала на мне. Я работаю на выездах, я ставлю задачи, если не получается выехать — координирую дистанционно. Сейчас все по-другому.

Конечно, одним глазом я подглядываю в чаты, но всё равно сейчас гораздо легче. Ребята не только умеют работать на выездах, они уже могут обучать других. Иногда даже могу себе позволить немного проспать, и ничего страшного не произойдет — команда справляется и без меня.

— Сколько сейчас людей в отряде?

— У нас нет четкого количества людей, как и, например, штаба, где мы могли бы собираться. Если брать людей в рабочей группе — там состоит чуть больше 500 человек на всё Приморье. Цифра растет, в среднем раз в неделю 5 человек добавляется, но не все из этих людей активны.

— Хватает ли этого числа для работы?

— Нет. Мне кажется, даже если 5 тысяч человек будет в «ПримПоиске», не будет хватать. Мы волонтеры, а волонтеры зависят от работы, от семьи, от здоровья. Заявки нам обычно выпадают в будний день или совсем поздно. А у людей работа, семья — не у всех получается выезжать.

Плюс территории поиска всегда большие. Не бывает такого, что ты вышел и нашел потерявшегося около дома. Обязательно это будет большой район, большой квартал леса, а там еще сложнее искать. Думаю, людей всегда будет мало.

Поэтому мы безумно рады новичкам. Сейчас, в сезон, когда поступает по 18–20 заявок в день и нужно как-то со всем управиться, «старички» быстро устают.

Но, например, раньше это был не просто призыв вступать в «ПримПоиск», а крик о помощи, нас было очень мало. Сейчас с работой мы справляемся.

— На заявках вы работаете бок о бок с полицией. Как устроено ваше взаимодействие с ней и другими структурами?

— С МВД у нас подписаны документы о сотрудничестве. Но мы уже давно находимся в личных контактах, в каждом отделе знают мой номер. Без полиции мы не можем, у нее как у госструктуры больше полномочий, но и она уже без нас никак. Приезжая на поиск, сотрудники знают, что координировать местных и добровольцев будет «ПримПоиск», и им не будут мешать лишними вопросами. А мы знаем, что сможем получить нужную информацию.

Еще, например, сегодня на выезде с нами наш друг и коллега Катя, она кинолог и сотрудник МЧС. Катя и Вольт ездят с нами на поиски, помогают осматривать территории.

— Какой выезд за столько лет работы вам запомнился больше всего?

— Я так или иначе помню все выезды, но, наверное, самый запоминающийся — первый. Это было в январе 2015 года. Пропал подросток в городе Фокино. Он сбежал из дома из-за проблем с мамой, это нормально для его возраста.

Я очень переживала. Тем более я на тот момент ничего еще не умела, а мне сказали: «Ну всё, будешь старшей [на поиске]!» Мне нужно было куда-то отправить добровольцев, координировать поиск. Зимой, вечером, мы искали его по улицам, подъездам.

Ненадолго я поднялась домой погреться и проведать своего ребенка, ему на тот момент было 2 года. Как сейчас помню: стою на кухне, раздается звонок, мне говорят: «Кристин, мы его нашли». Кладу трубку. У меня даже сейчас мурашки. Звоню маме мальчика: «Марина, здравствуйте, Максим нашелся, с ним всё хорошо, скоро сможете его забрать». Меня уже переполняли эмоции.

Я была так рада, что две минуты кричала в голосовых сообщениях в рабочую группу: «Ура! Нашли! Живой!!!»

Это был мой первый успешный поиск. Я очень долго отходила от радости. Такие моменты заряжают. Когда я настраиваюсь перед новым поиском, стараюсь вспомнить эти эмоции.

— Но не все выезды заканчиваются успешно?

— У каждого поисковика, как и у врача, есть свое маленькое кладбище. Во время поиска ты отдаешь всю душу: долго и мучительно ищешь, общаешься с родственниками, а потом человек находится. Но уже мертвый.

Мы, конечно же, не хотим находить людей погибшими. Но такой опыт должен быть у каждого, это напрямую влияет на эффективность работы в будущем.

Если каждый поиск будет успешным — ты расслабишься. Те, кто не выжил, и те, кого не нашли, подстегивают тебя делать всё, чтобы не повторить горького опыта.

В 2015 году был мой второй серьезный поиск: пропал подросток в Уссурийске. Я на этом поиске жила. Оставляла маленького ребенка мужу, который только возвращался с работы, и уезжала в Уссурийск на все выходные. Девушка из Находки, с которой мы проводили поиски, брала с собой 14-летнего сына — не с кем было оставить.

С вечера пятницы по позднюю ночь воскресенья мы жили в машине, ели, что купили в ближайшем магазине, и всё время работали.

Этого мальчика я не знала, не общалась лично. Мое знакомство с ним ограничивалось фотографией из ориентировки. Но когда его нашли мертвым, был шок. Хоть мы и понимали, что за всё время поисков — 8 месяцев, ребенок вряд ли выживет в лесу. Но было больно. И эта боль до сих пор со мной. Она подстегивает.

Когда поиски затягиваются, ты понимаешь, что шансов найти человека живым всё меньше, но они есть. И тогда мозг начинает работать по-другому: ты по-другому смотришь на карты, у тебя появляется всё больше и больше вариантов, как поступить. Всё для того, чтобы на твоем кладбище не появилась еще одна надпись.

— Что помогает справляться после неудачного поиска в моменте?

— Я стараюсь переключиться. На детей, на семью.

В таких случаях я стараюсь взять новый поиск, который, скорее всего, будет «найден, жив». То есть я изначально выбираю более понятную заявку, чтобы испытать противоположные эмоции.

Кто-то уходит в себя. В таких случаях мы даем человеку «мини-отпуск», но стараемся поддерживать, быть рядом.

— Трудно совмещать работу, семью и волонтерство. Как вы думаете, на чем держится «ПримПоиск»?

— На желании людей помочь. Ребята оставляют семью, детей, тратят свои деньги и едут на поиск пропавшего человека, как правило, с одним желанием — хоть бы нашелся. Вот даже сегодня мы получили информацию, что сейчас уже третьи сутки три человека потерялись в тайге, ко мне подходили, уговаривали: «Ну давай поедем, там же люди, у нас есть возможность». Сейчас их, слава богу, уже нашли.

Ну и, конечно, эмоции. Когда находишь человека живым — это такой всплеск эмоций. Думаю, многие за этим и ездят на поиски.