«Право быть мамой дано Богом, и его не отнять»: активистка Маргарита Ахмедова — об изъятии ребенка и жизни в бегах

Громкая история активистки Маргариты Ахмедовой из Приморья обсуждалась не только в ее родном Приморском крае, но и за пределами региона. Уроженка Владивостока «выкрала» собственную дочь Машу из реабилитационного центра, где та, по словам обеспокоенной матери, незаконно удерживалась на протяжении 9 месяцев.

Редакция VLADIVOSTOK1.RU пристально следила за обсуждаемой историей с дня таинственной пропажи 7-летней школьницы до добровольной сдачи ее матери властям. Наш корреспондент провел большое интервью с Маргаритой, чтобы узнать все детали и выяснить, действительно ли она оказалась жертвой давления из-за своей активной гражданской позиции, и как теперь женщина собирается бороться за право на воспитание своей дочери.

— Начнем издалека. Ваши знакомые представляли вас как активистку, боровшуюся за права людей, любящую природу и продвигающую идею о важности жизни на собственной земле. Расскажите подробнее о том, чем вы занимаетесь.

— Моя деятельность началась с прочтения книг Владимира Мегре «Звенящие кедры России» (16+) после института, примерно в 2004–2006 годах. Это целая подборка книг, в которых рассказывается про такое понятие как родовые поместья и об альтернативном образе жизни на своей земле, ближе к природе.

Родовое поместье — это место, где вы выращиваете свой род и обеспечиваете всем необходимым, при этом поддерживая экологию. По сути это место, где должны расти ваши дети, вы сами, внуки. Род не должен быть разъехавшимся. Почему семьи на Руси раньше были крепкие? Потому что они жили все вместе, у них было совместное большое хозяйство, и в этих хозяйствах были дети-труженики, можно было открывать свои ремесла. Чем больше людей, тем легче находиться на земле.

Раньше все жили на земле, но почему-то сейчас все переезжают в города. На мой взгляд, перспектива жизни на земле гораздо лучше хотя бы тем, что нам не нужно задумываться о своем питании. В родовом поместье вы сами садите себе сад, передаете его из поколения в поколение, и, соответственно, ваши дети и внуки обеспечены экологически чистым питанием.

Города раньше были местом капища. Местом, где копились люди. Это место для ярмарок, где люди могут обменяться своим товаром, кто что производил и кому что необходимо. Главным был не город, где проходили ярмарки, а производительные силы вокруг этого капища — родовые поместья. На данный момент всё перевернуто с ног на голову. Люди живут в городах и считают, что ничего произвести не могут. Экономика зависит от импорта, то есть от тех, кто работает уже за пределами города.

В родовом поместье, чтобы съесть яблоко, не придется сначала работать месяц и только потом идти в магазин, чтобы его купить. Достаточно выйти из дома, протянуть руку и сорвать яблоко. Чтобы добиться этого, необходимо, чтобы люди проживали на земле и понимали, для чего они там живут. Для своих детей я также хотела обеспечить здоровое питание. Сейчас много проблем с ГМО и в принципе проблем с уничтожением земель.

Так вот, в этих книгах была предложена идея, что людям необходим закон, который позволял бы человеку взять земельный участок не меньше гектара, и на основе этого я начала свою деятельность, причем до того, как приняли закон о дальневосточном гектаре. Нашла единомышленников, собирала подписи по Владивостоку для президента и правительства Приморского края, для министра по развитию региона Александра Галушка. Я приходила к нему со своими идеями и предлагала раздавать людям участки просто так, чтобы они хоть как-то восстанавливали землю, описывала проблему, что у нас постоянно палы и пожары.

Это сработало на каком-то уровне, и был принят закон «О дальневосточном гектаре». Конечно, он сначала предполагал, что земли будут раздаваться только гражданам России, но в дальнейшем, что нам не понравилось, были внесены поправки в закон, что эти же гектары стало можно раздавать иностранцам. Тем не менее закон сам по себе был принят, он есть, и возможность людям перейти на землю есть.

После этого в селе Тереховка Надеждинского района мы сообществом взяли участки. Их мы получили не в рамках дальневосточного гектара, а скупив документы на землю у людей, получивших их после развала колхозов, после чего организовали садоводческое некоммерческое партнерство и распределили землю. Построили садовый домик, где приезжающим можно было бы останавливаться и заниматься своими земельными участками. Набралось 20 семей, туда свозились строительные материалы, но у многих людей не получилось оторваться от города, и на данный момент отстроились, чтобы как-то проживать, только 10 семей. Там же они занимаются садами и огородами.

У нас были разные идеи. Хотелось, чтобы мы сделали поселок из родовых поместий с детским садиком. Мужчины планировали развитие своего малого и среднего бизнеса. Конкретно мною очень много усилий вложено в детский садик, который сейчас стоит недостроенный. Он был бы небольшим, но тем не менее уже было бы место, где можно заниматься с детьми, от чего-то отталкиваться.

Сначала я с семьей приезжала в Тереховку как на дачу, а позже, после развода с мужем, я нашла людей, которые меня зарядили, и стала там постоянно жить. В это время и появились проблемы: там стали планировать возведение мусорного полигона по инициативе депутата Заксобрания Приморского края Джамбулата Текиева. Он взял земельные участки для создания объекта, и нам пришлось опять подниматься, собирать подписи и как-то этому противостоять.

Это не то чтобы проблема Приморья, это общая проблема. Представляете, мы уезжаем в деревню, чтобы растить в экологически чистом месте детей, но нам пытаются эту экологию загадить. Это противоречит той идее, ради которой мы там находимся, и приходится как-то противостоять этому. Мы начали взаимодействовать с депутатами Надеждинского района. Куда можно было написать, мы везде написали. На какое-то время мы отодвинули эту проблему, но сейчас пытаемся вернуть участки, которые администрация Надеждинского района выделяла под полигон, так как опасаемся, что его снова захотят построить.

— Депутат Олег Григорьев говорил, что вы в целом пытались решать проблемы жителей Надеждинского района: боролись за очистные сооружения, показывали сотрудникам администрации грязную воду.

— Да. Познакомившись с жителями района, мы для решения проблем организовали территорию местного самоуправления для участия в программах по улучшению благоустройства, и кроме этого мы стали думать о проблемах. Нам построили очистные сооружения, вложены миллионы, но они стоят уже несколько лет и не работают. Жители других населенных пунктов периодически жаловались на канализацию неработающую. Мы стали собирать по местным деревням разные проблемы и пытаться их решать.

— Возникали ли у вас проблемы с правоохранителями из-за вашей активистской деятельности?

— Нет, мы всё делали в рамках закона.

— Вы поддерживаете популярную версию о том, что вашу дочь забрали из-за вашей активной гражданской позиции?

— Возможен и такой вариант. Мы занимаемся вопросами водоснабжения и водоотведения, предъявляем вопросы прокурору и главе района, и проблемы не решаются. Причем прокурор обещал контролировать вопрос, но ничего не делается. Конечно, мы пишем на это жалобы, а кому понравится, когда на тебя жалуются в вышестоящие организации?

То же самое и с главой муниципального образования. На него, естественно, тоже идут жалобы, и мы уже говорим, что если глава района не выполняет должностные обязанности, не решает проблемы в течение 3 месяцев, то его нужно и можно снять. Мы уже 3 года это обсуждаем, на него были составлены жалобы в разные инстанции.

Конечно, никто не рад нашей деятельности. Я считаю, именно из-за этого всё фальсифицируется, и именно из-за этого мне предоставили иск об ограничении родительских прав. Мы пытаемся наладить жизнь, а они хотят, чтобы мы их не трогали.

— Ваши знакомые говорили, что у вас есть образование учителя русского языка и литературы, и ваша дочь закончила первый класс полностью на домашнем обучении. Это так? С чем связано решение не отправлять Машу в школу?

— У меня образование филолога. Это мое решение, потому что мой ребенок изначально воспитывался по системе, которая заложена в книгах «Звенящих кедров России». Цель и задача родовых поместий — это в том числе чтобы у детей увеличивалась скорость мысли. Ситуация в том, что сейчас у нас век технологий, существует искусственный интеллект, и многие говорят, что скоро ИИ будет управлять государством, решать технологические задачи, работать в судебной системе. Предполагается, что в какой-то момент ИИ будет обрабатывать столько информации, сколько человеку не под силу обработать.

«Звенящие кедры России» говорят об обратном, потому что компьютер произведен человеком, ИИ произведен человеком. Компьютер является только искусственным протезом для человека, но если человек сам откажется от развития своего мозга и разума, то он перестанет быть человеком, он доверится компьютеру, и компьютер будет думать за него. Так же с 60-80-х есть идея, согласно которой человеческий мозг используется не на 100%, а на 40%, и остальная часть как бы спит. Тут стоит задача: соглашаетесь ли вы быть протезом для искусственного интеллекта или всё же будете выше.

Как этого достичь? Это и описано в книгах родовых поместий. Там предложена система, по которой ребенок, общаясь с природой, пробуя вселенную на вкус с рождения, ускоряет мысль, и ему становится гораздо легче обрабатывать любую информацию. Такое ощущение и познание мира, заложенное в детстве на природе, вы не получите, находясь в искусственной среде, в квартире с телевизорами, микроволновками и так далее. Природная среда — это жучки, паучки, звуки, птички, деревья, растения, дождик. Такое окружение гораздо больше информативности дает для детей, когда эти вещи закладываются внутри с момента рождения и примерно до 7 лет. Эта взаимосвязь описывается в книгах.

С рождения я закаляла ребенка, мы пытались ночевать на природе, ей не запрещалось трогать листики, землю на вкус. Моя дочь очень быстро и легко осваивала азбуку, чтение. Читает и считает с 3 лет. Математические способности у нее неплохие. Я ей только недавно стала объяснять умножение, и она уже выдает ответы. То, что сейчас изучают в первом классе, она уже знает, пишет прописными буквами.

Я видела уровень дочери и начала этим заниматься, оформила семейное образование, потому что закон позволяет это, и взяла в управлении образования Уссурийска необходимый документ. Мы занимались дома, Маша уже читает сказки, и я не видела причин идти в первый класс. Также, к сожалению, у нас в стране сейчас школы являются юридическими лицами, предоставляющими услуги и исполняющими муниципальный заказ, но заказ этот может быть очень разный. Например, детей учат, как получать кредиты в банках. Министерство просвещения не имеет никакого отношения к школам и дает свои рекомендации.

Также школы сейчас оградили заборами, получается, чтобы родители туда не заходили лишний раз. Когда детей пускают, они должны пройти через электрические рамки, и представьте, какое там электромагнитное излучение. Оно бывает разной частоты, и когда вы проходите раз в неделю через рамку, например, надо съездить на дачу и сесть на электричку, это не так страшно, а когда дети там проходят каждый день, неизвестно, как это влияет на их биополе. Возможно, идет стерилизация, и это если взять только школы.

— Вы планировали оставить дочь на домашнем обучении все 11 классов или потом как-то интегрировать? Ей ведь всё равно нужно было бы сдавать государственные экзамены.

— У меня созревает вопрос: кто будет принимать аттестацию? Педагог из школы? Но я же сама являюсь педагогом, у меня есть образование, зачем я буду ходить в школу, платить деньги за экзамены, если я сама могу аттестовать своего ребенка? Я сама вижу уровень его развития. Этот вопрос я еще не поднимала, но хотела поднять после того, как Маша закончила бы первый класс. Мне не дали довести ребенка и закончить первый класс. Может, мы действительно приписались бы к школе и не заморачивались.

Конечно, без интеграции никуда, потому что я не специалист во всех областях. Мне доступно начальное образование, для меня это ни о чем разговор, но в более глобальном, где остальные предметы, я готова была отдавать ребенка в школу или нанимать репетиторов. Всё было бы индивидуально, по развитию. Другой вопрос, что это мой ребенок, что хочу, то и вкладываю, но нет привязки, чтобы я строго до 11-го класса ее держала дома.

У меня задача по Маше стояла какая: я понимала, что когда не смогу дать ей начальную образовательную среду, мы в любом случае планировали пойти в школу и обсуждали это с бабушкой Маши. Хотели, чтобы школа была рядом, в городе: вышел из дома — лесенка — школа. Вышел из школы — лесенка — дом.

— А как ваши близкие относятся к вашим идеям и тому, что вы решили самостоятельно обучать Машу?

— Они очень не понимают, почему люди хотят жить по-другому. Они мыслят стандартно: вроде есть квартира, вроде есть машина, работай и развивайся, но у меня есть свои идеи, я хочу над ними работать и реализовывать их. Многие меня не понимают.

— Вы говорили, что были замужем, но сейчас разведены. Также есть информация, что у вас помимо Маши есть старшие сын и дочь, и они живут с родным отцом.

— Сына у меня нет, у меня две дочери помимо Маши. С отцом они живут, потому что при разводе я спросила, где бы они хотели жить. Одна сказала, что не знает, а вторая даже сбегала из деревни и не хотела жить на природе.

— То есть их вы тоже пытались воспитывать, как Машу, ближе к природе и живя на своем участке?

— Да, естественно. Первый ребенок, старшая дочь, в 7 лет пошла в школу, и после этого мы развелись с ее отцом. С 7-летнего возраста я оставила ее, и она, будучи воспитанной по моей системе, периодически живя в Тереховке, в итоге получила красный диплом в колледже или университете. Не могу сказать, что именно она закончила, я не знаю, потому что они для меня уже чужая семья, и у них есть своя новая мама. С детьми я не общаюсь, потому что у меня очень много негатива на бывшего супруга.

Получается, достаточно было того момента, что я вложила в старшую дочь эту базу до 7 лет, и оно само вырисовывалось у ребенка в его образовательной среде. Школу дочь достаточно просто освоила. Второй, средней дочери сейчас 13 лет, но за нее я вообще не могу сказать, потому что ее пришлось оставить в 3 года. Хотя она тоже начала читать уже в этом возрасте.

— А как бывший супруг относился к вашим идеям?

— Сначала он поддерживал меня, но каждый по-разному воспитывает детей. Он сам из деревни, родился там и вырос. Там не уделялось внимание природе, и все, наоборот, стремились в города. В бывшем муже было заложено, что он вырастет, будет зарабатывать, получит высшее образование. Ближе к тому времени, когда мы закончили институты и пожили в городе, он открывал свой бизнес и решил вложить деньги не в деревню, которая ему надоела, а в свое дело.

— Есть информация о том, что вы лишены родительских прав в отношении старших детей. Это так?

— Нет, я не лишена родительских прав. Но если муж будет лишать, я буду не против, потому что я не лезу в их семью и не общаюсь с ними. Я не вижу смысла мне присутствовать там. Это чужая семья.

— Хотелось бы перейти к истории про Машу. По версии следствия, ее отчима задержали за насильственные действия сексуального характера, но достоверной информации о том, кем мужчина на самом деле приходится девочке, нет. Расскажите об этом.

— Это очень странная история, произошедшая еще в прошлом году. В связи с тем, что в нашем домике нет условий для организации бани и помывки, мы ходили мыться в поселок Барановский, в квартиру знакомого, который дал мне ключ, но сам там не жил. Позже я устроилась на работу уборщицей в строительный городок, который появился через дорогу от нас в Тереховке, и мы ходили мыться туда, в душевые кабины. Всё было очень просто: автобус возил детей в детский садик, и ребенок уезжал, а на обратном пути я забирала ее на работу, где мы сидели до конца моей смены и успевали помыться.

Позже я решила уволиться, и мне надо было отработать перед уходом еще две недели, но ребенку посещать территорию уже запретили. Я неделю не могла сводить ее в душ, а сбегать до квартиры в Барановский не могла из-за работы. По этой причине попросила сожителя сводить ребенка в эту квартиру и помыть. Там нет горячей воды, там есть только титаны. Я планировала, что сожитель помоет ребенка, титан нагреется, и он помоется сам, для меня это был простой вопрос.

Там получилось так, что они совместно помылись. Я об этом даже не знала. Потом мне позвонила одна из мам и сказала, что мой ребенок на улице что-то такое рассказывает. Я схватила ребенка, пошла к сожителю, спросила о том, про что ребенок рассказывал. А дело в том, что ее слова записала женщина-соседка. Она иногда просила давать ей ребенка на время, когда она со своей дочерью собирались ехать на природу или шашлыки, чтобы дети могли играть. Так раза три Маша ездила с ними.

Эта женщина записала моего ребенка, задавала какие-то вопросы, и дочь рассказала, что мылась с папой в ванной. Причем недавно мне стало известно, что на данный момент эта женщина повторила то же самое, но уже с какой-то другой девочкой, заставила сказать что-то компрометирующее. Возможно, она зарабатывает на этом деньги, возможно, у нее была неприязнь к моему сожителю. Непонятно, зачем она это сделала, но следователь не интересовалась, кто именно снял это видео, она не спрашивала, что это за женщина, хотя видно, что ребенок знает ее. В деле указали, что кто-то неизвестный опубликовал запись в социальных сетях. Заинтересована ли сама следователь — не знаю, мне всё это показалось очень странным.

В итоге эта запись распространилась по деревне, и моего сожителя еще и избили. Он обратился в полицию, чтобы написать заявление, но ему отказали в возбуждении уголовного дела. Спустя 3 месяца история всплыла у следователей, и они снова подняли уголовное дело по вопросу с моей дочерью. Для меня это стало очень подозрительным, я задавалась вопросами, писала, что знаю эту женщину, но мои жалобы не рассматривались.

— Выходит, обвиняемый мужчина всё-таки ваш сожитель?

— Не знаю, как это объяснить. Этот человек был моим знакомым, но так как в домике мы жили попеременно, а там уже были завезены стройматериалы, и сам домик принадлежит моему бывшему мужу, мой бывший супруг спросил, не знаю ли я кого-то, кто может охранять дом. Я предложила своего знакомого, и он за деньги сторожил участок, а также его снабжали питанием. Это всё было, когда я была беременна, поэтому после рождения ребенок всё время видел мужчину и называл его папой. Мы с ребенком ездили туда-сюда, но чтобы воспитывать ее в соответствии с методикой, про которую я рассказала, чаще мы жили в домике в Тереховке.

К тому же проще проживать с человеком, с мужчиной, который дрова наколет, воды привезет. В деревне вообще сложно без мужчины, тем более женщине с ребенком. Когда у нас были созданы условия для проживания в домике, нас устраивала эта ситуация. В законе о прожиточном минимуме прописано, что семья — люди, совместно проживающие на одной территории, ведущие совместное хозяйство, и мы заботились о том, чтобы было тепло, была вода, было питание.

Он помогал с огородами, вскапывал грядки. Получается, что вроде как мы вели совместное хозяйство, и с одной стороны это можно было назвать семьей, а с другой — это был человек, который за деньги охранял территорию. Как его назвать — трудно сказать.

— А как сам мужчина воспринимал Машу?

— У него нет своих детей и семьи, поэтому он рассматривал нас, видимо, как членов своей семьи. Я бы, наверно, по-другому и не согласилась бы ребенка отправить с чужим дядей пойти помыться. Так как этот человек ребенка с рождения видел, помогал в чем-то воспитывать, я не могла считать, что это не член семьи, хотя по сути у нас независимые формы жизни.

— Уточните, вы прямым текстом просили мужчину помыть вашу дочь или просто отвести, последить?

— Она еще была маленькая, чтобы мыться самостоятельно. Я ее всегда мыла сама, и на тот момент она сама не смогла бы принять душ, помыть голову. Ей тогда только исполнилось 6 лет.

— Что именно в видео, снятом женщиной, говорила ваша дочь?

— В связи с тем, что мне эту запись показал только адвокат сожителя один раз, я не помню. Она рассказала, что мылась с папой в ванной, но что конкретно, я не помню. Времени прошло вагон.

— Было много комментариев и слухов, и один из них, это что мужчина мылся с девочкой и попросил, чтобы она потрогала его за половые органы. Вам известно об этом?

— Я не буду утверждать. Ребенок дважды дал показания. Один раз ребенок дал показания, видимо, как вы говорите. Я честно говорю, я не помню, как говорил ребенок, и не буду цитировать, потому что это получается тайна следствия.

Дважды она дала показания, и они были противоречивые. Сначала она сказала, что что-то такое было, а во второй раз сказала, что пошутила, и эти данные не внесли в протокол. Сейчас выстраивают обвинительную линию по тому, что было в протоколе, а то, что не внесли, не хотят рассматривать. Мною велась аудиозапись на допросе, но, к сожалению, у меня ноутбук тогда сгорел. Следственному комитету была предоставлена запись, но ее к делу не отнесли.

— А что лично вам Маша говорила об этой ситуации?

— Она молчала. Пойти помыться я их попросила где-то в марте, а рассказали мне об этом летом. Она об этом мне вообще не говорила, только видео было. Я уже не буду заморачиваться, потому что я не помню. У меня столько в голове проблем, уже путаница и где когда какие показания. Я уже лишнего боюсь наговорить.

— Что ваш сожитель говорил про обвинения, которые ему предъявили?

— Он говорил, что ничего такого не было.

— Та соседка, которая по вашему мнению могла заниматься вымогательством, связывалась с вами для подобных целей?

— Со мной она не пыталась связаться. Возможно, она связывалась с сожителем, а меня и моего ребенка, я так понимаю, она пыталась использовать в целях вымогательства. Вымогать-то не с меня надо, может, она рассчитывала, что я, наоборот, ее поддержу, так как неадекватная ситуация.

Я соглашусь, что ситуация нестандартная. Я не ожидала, что мужчина не догадается… Ну, понятно, что сожитель действительно очень часто употреблял спиртное, поэтому говорить о том, что… В общем, я не думала, что так получится. Я всегда мыла сама и не думала, что может быть какое-то другое представление, как мыть ребенка.

— Вы допускаете, что сожитель мог сделать то, в чем его обвиняют?

— За столько лет нет, в том-то и вопрос. Мы 6 лет вместе прожили, каких-то наклонностей я не наблюдала. Мы уже от его пьянок расходились и в принципе с марта, когда я уволилась с работы, мы разошлись. Мы уехали жить в квартиру в Барановском, а он оставался на территории, но в связи с тем, что у нас один земельный участок, я всё равно возвращаюсь туда.

Проживали мы не с ним в домике, у нас на территории я купила модульный домик контейнерного типа, там проживать возможно. Мы туда провели свет, у нас привозная вода, своя скважина. На лето, на период посадочного сезона этого достаточно. Мы находились на одной территории, но в разных домах.

— А сам сожитель не говорил, связывались ли с ним для вымогательства?

— Мне не говорил, но, может, с ним не успели связаться. В первый раз его начали избивать. Может, это и было с целью вымогательства, и таким поведением хотели показать, что теперь он будет должен. Или думали, что он сам начнет платить деньги, чтобы его не трогали.

— Помимо видео, предоставленного этой женщиной, есть какие-то подтверждения противоправных действий со стороны сожителя?

— Только видео и протоколы допросов с Машей, наверно.

— В Следственном комитете помимо обвинений в отношении отчима сообщали о том, что вы пытались помешать следствию. Можете это прокомментировать? Верите ли вы версии следователей?

— Я не то чтобы не верю следствию, но там происходят такие моменты: когда летом сожителя избили, мы уезжали в Лучегорск. Мне позвонили сотрудники полиции и сказали, что нам надо пообщаться. Я сказала, что нахожусь в Лучегорске, и уточнила, когда примерно приеду, чтобы мы договорились о встрече. Когда я приехала, мне никто не позвонил, дело перестали рассматривать.

Когда у полиции снова возникли ко мне вопросы, они не позвонили и не предложили встретиться и поговорить, а сами приехали ко мне на территорию. Мы в этот момент вели с ребенком занятия, нас отрывают. Я спросила, почему нас не предупреждают и по какой причине мы должны сейчас куда-то ехать. Сотрудники полиции начали кидаться на меня. Оперативник стоял с бутылкой непонятного там пива или что, в нетрезвом состоянии. Приехали не на полицейской машине. Всё началось с какого-то балагана.

Я составила жалобу, что ко мне приехала какая-то группа гопников, хотя они мне корочки и показали, но, может, это гопники, прикрывающиеся корочками. Я попросила объяснить мне причину, по которой они не вызвали нас, мы бы приехали сами, но они не объясняют. Сказали, что у них поступил сигнал и всё. Получается, без документов они могут въехать на чужую территорию, и меня это очень сильно возмутило.

Потом меня попросили дать ключи от квартиры, где произошло происшествие, но квартира не моя. С какого перепугу я могу дать ключи без согласия хозяина? Пусть хозяин сам это всё делает. А они считают, что это должна была сделать я, и в тот момент, когда им, видимо, нужно было провести следствие, мы уехали. Они нас разыскивали и выставили мне как противодействие.

Возможно, опять же, из-за жалобы. Я вела протокол опроса моего ребенка, когда она сказала, что пошутила, и представила это как жалобу, что мой ребенок говорил еще и это, но в дело это не внесли. Видимо, они решили, что я уже мешаю, потому что я не поддерживаю точку зрения, а начинаю давать другую. В этом конфликт между ними и мной, потому что им нужно дело сделать так, как им выгодно.

Если мы жили в одной семье, если с ребенком ничего не случилось, морального и физического вреда у него нет. Установлено экспертизами, что вреда нет. Мы проходили психолого-психиатрическую экспертизу, физиологическую. Ничего не произошло с ребенком.

Почему я должна своими руками садить человека? Мы в принципе-то уже разъезжались, зачем я, расходясь, буду еще человека за что-то садить?

— Вы на 100% уверены в невиновности сожителя?

— Что с ребенком ничего не случилось — 100%. А в чем вина? В том, что он помыл человека?

— Нет, если говорить о версии, что он просил потрогать себя.

— Дело в том, что вот, смотрите. Я даже объясню ситуацию, почему это могло произойти. У ребенка, сколько ему, 6 лет. Ему очень интересно, откуда берутся дети. Ребенок уже подходил ко мне с вопросом о том, откуда они берутся. Привязывая рождение к теории природной, как я воспитываю ребенка, я стала объяснять, откуда берутся деревья. Мы выяснили, что есть семечко, оно попадает в землю, растет, развивается и получается цветочек. Соответственно, и люди берутся из семечек. Семечко попадает маме в животик, и в животике растет, а оттуда появляется ребенок.

Ребенок походил, подумал, спросил, как семечко попадает в животик. Пришлось объяснить, что есть у мальчиков и у девочек разные вещи. Вероятность того, что ребенок, интересуясь этим и видя папу рядом, мог посмотреть и потрогать, велика, потому что мой ребенок очень любопытный. Как я еще раз говорю, из методики «вселенную попробовать на вкус». Там же, где пробуешь, там и трогаешь, щупаешь, познание процесса происходит всеми органами чувств.

Есть вероятность того, что ребенок мог это сделать, но я не думаю, что он трогал, потому что ему предлагали. Потому что я еще раз говорю, в течение вот этих 5–6 лет у ребенка даже игры были элементарные: засовывать себе под платье куклу, делать процесс рождения и говорить: «Мамочка, я родила деточку! Мамочка, как я рада, что у нас внучки!» И этот процесс рождения за полчаса по 15 раз происходит. Процесс для девочки естественный.

— Но получается, что если у девочки возник какой-то интерес, то мужчина должен был быть голым в этот момент и находиться в ванной с ней?

— Я не могу это утверждать. Возможно, он был одетый, возможно, не одетый, давайте этот вопрос оставим на совести самого мужчины, который сидит в СИЗО. Это вопрос не ко мне, каким он был. В любом случае, я могу предположить, что если этот человек в тот момент был нетрезв, то, возможно, что-то было неадекватное. К сожалению, я не видела, трезв он или нетрезв, я как ушла с утра на работу, вернулась вечером и забрала ребенка, не заметила, какой он. Человек живет своей жизнью, мы живем своей жизнью с ребенком.

— С учетом того, что вы говорите о способе воспитания через физическое познание, хочу прямо уточнить: как бы вы отнеслись к ситуации, если бы точно знали, что мужчина полностью был раздет?

— Конечно, отрицательно, для меня это не является нормой. Другой вопрос, что ребенку это всё интересно. И подглядывать за кем-то, как он ходит в туалет, это естественно. Маша сама рассказывала, когда ее опрашивали психологи, что она подглядывала в детском саду, как мальчики ходят в туалет. Это нормальное развитие детей.

— Вы разговаривали с дочерью про определенные приватные места на теле, которые никто никогда не должен трогать?

— Они не существуют. Это ваше тело, и вы им пользуетесь, как считаете нужным. Ну, я каждый раз объясняла, что лазить в своем теле грязными руками нигде нельзя, вот и всё. Другой человек, логически, должен сказать: «Дорогая, что ты делаешь?» — или взять за ухо и отдать маме. Я не видела, чтобы мой ребенок каким-то образом приставал к папе.

— Нет, наоборот, говорили ли вы ей, что у нее есть места, за которые ее не должны трогать другие люди?

— До меня как-то не доходило, что эту информацию нужно ей подать. Проблемы-то не было никогда, почему я должна об этом ей говорить? Я даже не задумывалась. Более взрослому, может быть, нужно проговорить, но на момент познавания себя и окружающей среды вообще смысла нет, ребенок познает окружающую среду. У меня программа идет до 7 лет, после 7 лет ребенок сформирован на любое направление, у него мысли будут работать оперативно.

— Когда вам объявили об изъятии ребенка и как это было?

— Это было 27 января 2025 года. Нас пригласили в следственный отдел Надеждинского района и просто объявили, что ребенок будет изъят. До этого мне пытались дать постановление, где написано о том, какая я плохая и как мешаю следствию, что не являлась на какие-то вызовы. Видимо, когда им нужно было проводить следственные действия в Барановском, меня искали. На следующий день мы приехали, нас утром забрали в следственный отдел, изъяли у меня телефон и рюкзак с документами, карточками и деньгами, ругались и спрашивали, где я была, почему не отвечала на звонки.

Мне выдали повестки на каждый день, чтобы я приходила в течение недели и меня допрашивали. После этого увезли меня обратно в Тереховку из Вольно-Надеждинского, не отдав рюкзак и, соответственно, оставив без денег.

При этом я должна была еще на какие-то шиши каждый день ездить в Вольно-Надеждинское, а Тереховка под Уссурийском, на краю Надеждинского района, там на электричке ездить час, платить каждый раз. Я пыталась занимать у людей, звонила им от других людей, говорила, что не могу доехать. Позже нашла в доме копилку ребенка, растрясла ее, забрала деньги и приехала. Составила жалобу, что меня оставили без денег, но ее не рассматривали, говорили, что якобы я их игнорировала, и обвиняли в том, что я не появлялась, хотя переписка со следователями велась.

В этот момент ребенку хотели назначить экспертизу психолого-психиатрическую, но они сказали, что якобы нас не нашли, и предъявили, что я не проходила медэкспертизу, хотя потом, когда они назвали конкретную дату, мы на нее приехали. В итоге мы ее прошли, но в постановлении наврали, что мы ее не проходили.

Вот это постановление мне потом предъявили, и оно называлось «О лишении права представлять интересы ребенка в уголовном деле». То есть это не значит, что ребенка надо отнять, назначили бы опекуна, который ходил бы в суд вместо меня и представлял интересы. А зачем изымать ребенка? Я спрашивала, на каком основании у меня забирают ребенка, а мне дали это постановление. При чем тут это, когда должны быть причины, почему ребенка полностью изымают?

В общем, ссылаясь на документ 27 января, ребенка начали изымать, не предоставляя ни одной бумажки. Я только потом узнала, что должен быть акт изъятия, где, как я понимаю, должно быть указано, до какого момента ребенок изымается, но это всё было сделано на словах, и следователь сказал, что ребенок изымается до конца следственных действий. Мы переглянулись, и я сказала Маше, что у нее детский лагерь на месяц. Она обрадовалась, но когда это уже задержалось, ей стало там неинтересно, она поняла, что происходит что-то не то.

Ее отправили в реабилитационный центр в Артем, где ребенок удерживался незаконно, потому что нет ни одной бумаги и причины на ее изъятие. Изъять могут, только если ребенку что-то угрожает, опасные условия для жизни в семье. Таких условий у нас создано не было. Если угроза и была от сожителя, то он уже сидел в СИЗО. Но следователям, так как на меня идет давление, выгодно было ее закрыть. Следственные действия закончились в феврале–марте, а ребенок продолжал сидеть аж до октября.

— Что вы чувствовали, когда у вас изымали Машу?

— Решила, что буду составлять жалобу и обжаловать это всё в суде. Я сразу пошла это делать, и когда изучала бумаги, до меня дошло, что документ о запрете участия в уголовном деле Маши ее не касается. Там нарушены все нормы процессуальные.

— Вам давали видеться с Машей?

— Нет, вообще. Всех родственников допускали, кроме меня. Говорили, что якобы я плохо влияю на ребенка, давление какое-то оказываю, хотя какое может быть давление? Ребенок просидел 9 месяцев в центре, и с ним не проводились никакие следственные действия, для каких целей он сидел там 9 месяцев, я не знаю.

— Как объясняли затянувшееся нахождение Маши в реабилитационном центре?

— Мне словами, а не документально говорили, что ребенок будет сидеть до конца судебного разбирательства, пока суд не вынесет сожителю приговор. Суд рассматривает это дело уже больше года, а мы должны были все сидеть и сидеть без документов.

— Как Маше жилось в реабилитационном центре? Она жаловалась на что-то, были проблемы?

— Проблемы там действительно были. Понимаете, какая ситуация. Вроде бы ребенка изъяли, но меня ограничили только в представлении ребенка в уголовном деле. А состояние ребенка? Кто несет ответственность за здоровье ребенка? Родители, то есть я, ее мать. Даже когда мой ребенок заболел, мне об этом не сообщали.

Ребенок мой попал в больницу с ветрянкой, но в свое время, в 2–3 года, она уже переболела ветрянкой, и вдруг повторный диагноз, откуда он мог взяться? Когда она попала в больницу, мне даже никто не сообщил, это уже нарушение. Моим родственникам сказали, что она лежала в больнице на Русской во Владивостоке, и я сразу туда поехала. Меня к ней и в больницу не пустили.

Я сомневалась в диагнозе, потому что ветрянка — такая болезнь, которая может быть один раз, но у моего ребенка она случилась во второй. Я спросила про это у врачей, они сказали, что такое возможно из-за снижения иммунитета. Не хватало ей, видимо, каких-то витаминов в реабилитационном центре или были плохие условия, то есть кто-то заболел, и ребенка не изолировали. У них вся среда неподготовленная, куча детей сразу заболевает.

Самое важное: я пыталась получить выписку с полицией, потому что родитель должен в первую очередь знать о состоянии ребенка, но мне дали дубликат. Оригинал отдали детскому центру. Когда я заглянула в выписку, там было указано, что мой ребенок поступил в больницу 13 марта и выписан 19 марта, а последние высыпания у нее были 13 марта, в день поступления. Высыпания ветрянки длятся от 3 до 10 дней. Что мой ребенок делал от 3 до 10 дней в центре? Мучился, лежал с температурой, чесался, и никто не оказывал никакой медицинской помощи. Как себя чувствовал ребенок? Наверно, отвратительно.

На всё были составлены жалобы, но это никем не рассматривалось и никто ответственности не понес. В дальнейшем у ребенка, когда я забрала его из детского центра, были высыпания на руках, кожные заболевания. Так как я изучаю природу, не составило проблемы убрать это всё с помощью трав, но тем не менее окружающая среда детского центра не является хорошей средой для пребывания детей, это видно по состоянию моего ребенка.

С детьми ей нравилось, но дети разновозрастные, и многие ее обижали. У меня ребенок добрый, многое всем прощал. Конечно, она плакала по маме, у нее были головные боли. Она в принципе перед всей этой ситуацией страдала от сильных головных болей, мы обратились к врачу в Центр материнства и детства во Владивостоке, исследовали голову. Ей поставили диагноз, и на том мы поняли, что нам просто не надо нервничать и будет всё хорошо.

В детском центре, я так думаю, у ребенка снова появлялись головные боли. Моральный ущерб ребенок всё равно получал, потому что не давали видеться с мамой, очень хотел домой.

— Вы говорили, что писали в прокуратуру, Следственный комитет и президенту всё это время. Это дало какой-то результат?

— Возможно, и дало, потому что раньше следователи не стремились мне как-то отвечать на мои сообщения, не присылали ответы. Я обжаловала это, и отвечать стали. Возможно, у них что-то внутри происходило, были какие-то выговоры, но ничего не сдвигалось с места. Почему я приняла отчаянный шаг — забрать ребенка? Потому что я 9 месяцев жаловалась, а воз и ныне там.

— А с юристами пробовали работать?

— Почему-то мне казалось, что в нашей системе правосудие отстаивает правду и законы. Так как не было документов на изъятие ребенка, я думала, что мне ее вернут, если я приду в суд без всякого адвоката, потому что судья увидит какую-то несправедливость, сделает, чтобы всё было законно.

Судья вместо того, чтобы рассматривать дело с точки зрения нарушения прав ребенка, рассматривала его как дело о восстановлении моего права представлять ребенка в уголовном деле. Я вижу в этом нарушение, потому что в исковом заявлении конкретно говорилось «прошу вернуть ребенка», а не «восстановить мои права в уголовном деле».

Это сейчас я понимаю, что в любом случае нужен юрист. Потом я уже нашла специалиста, и он помогал мне составлять жалобы. Мы думали обращаться в кассацию, но следствие должно было скоро закончиться, и мы решили просто закидывать жалобами, но это всё затянулось.

— Когда вы решили пойти и забрать Машу, у вас был какой-то план?

— Да, я планировала забрать ее и хотела, чтобы была обратная реакция. Думала: «Почему я всё время доказываю, оспариваю, может, они мне что-то скажут?» Я изначально собиралась сдаться, невозможно вечно скрываться, это не жизнь. Естественно, я собиралась через какое-то время показать всем ребенка и решать проблему дальше.

— Почему вы скрывались от всех именно две недели?

— Потому что для какой-то реакции должно пройти время. Когда всё стабильно и ребенок изъят, а мама жалуется только бумажками, нет никакой реакции. Я надеялась на действия Бастрыкина. Мне казалось, что это сработает, и в целом это сработало.

— В документе об ограничении родительских прав говорится, что в день, когда вы забрали Машу, вы сразу позвонили в реабилитационный центр и сказали вас не искать.

— Да, я позвонила и сказала, чтобы они не беспокоились. Понятно было, что начнут поднимать тревогу.

— Ваш отец говорил, что в тот день, когда вы забрали Машу, вы пришли к нему домой, переночевали и на следующий день уехали. Как он на это реагировал?

— Да, это так. Реагировал он спокойно, потому что знал об этой ситуации изначально и что оснований удерживать ребенка нет. С одной стороны, абсолютно все в семье не понимали, по какой причине удерживается ребенок, да еще и так долго, и не были согласны с действиями прокуратуры и следователей. С другой стороны, они не одобрили мое поведение и были за то, чтобы я разбиралась официально, шла куда-то и выясняла причины, но сильно не возмутились, зная, что я борюсь за свои права. Я решила, что это долго, опять 9 месяцев ходить и выяснять.

— Почему вы решили записать видеообращение на следующей день после того, как забрали Машу?

— У нас очень хорошо работает интернет. Я никогда не думала, что так много людей обращают внимание на детей. Мы когда шли по улицам, ехали в автобусе, многие спрашивали: «А это не вашу девочку разыскивают?» Я говорила, что она нашлась и всё нормально. Интернет — это действительно помощь людям, если кого-то потеряли.

Видеообращение я записала, потому что ребенок и так настрадался, только вышел из детского центра, и, учитывая, что она страдает головными болями, не хотелось, чтобы она чувствовала себя дискомфортно. Я попросила людей нас не беспокоить.

— А как сама Маша реагировала на то, что вы ее забрали и поехали куда-то?

— Знаете, тут такая ситуация. Когда Маша увидела меня впервые за долгое время, 1 сентября в школе, она на меня посмотрела и не узнала. За 9 месяцев мама для нее поменялась. Для меня ребенок тоже изменился, она вытянулась. Когда она потом меня признала, у нее выпал из рук подарок, который ей подарили, у нее начались слезы, ей дали салфеточку в руки. Мы посидели, обнимались, говорили, обменялись какой-то энергией. Я обещала, что скоро решу все проблемы.

Когда мы виделись во второй раз, 6 октября, она уже без слез спокойно отнеслась к тому, что мама пришла. Я ее взяла за руку, и мы вышли из школы на улицу.

— Как вы объясняли ей эту ситуацию в тот момент, что говорили?

— Говорила, что пока поедем домой и посмотрим, что будет. Особо в подробности не вдавалась, но ребенок понимал, что не доверять маме смысла нет, и она спокойно пошла со мной.

— Как родственники объясняли Маше, что она задержалась в реабилитационном центре дольше, чем изначально говорили?

— Они говорили, что ее забрать не разрешает полиция, и надо потерпеть.

— Как вы жили в эти две недели, когда прятались от всех?

— Давайте опустим этот вопрос. Я, к сожалению, на этот вопрос отвечать не буду. Всё было комфортно. Ребенок был в комфортных условиях, ему были обеспечены свет, вода, тепло, одежда, еда — всё было.

— Маша имела возможность общаться с другими детьми, окружающим миром в это время?

— К сожалению, нет. В общении с детьми она была ограничена, но образовательную систему ей мама, как всегда, преподавала, мы занимались.

— Не было страха, что вас найдут раньше, чем вы сами сдадитесь, и из-за этого возникнут проблемы?

— Нет, абсолютно. Я прекрасно знала, что документов и оснований для задержания и изъятия у них нет. Даже если бы нас нашли, что бы они мне предъявили?

— Почему перед тем, как пойти сдаться, вы записали еще видеообращение, но не заявляли в нем о своих намерениях. Почему?

— Я тогда не планировала сдаваться. Мне просто было обидно за соратников, которые меня поддерживали, и у них проводили обыски. Я их хотела своим обращением поддержать и высказать свое недовольство по этому поводу.

— Вы имели представление о том, что вас ждет в Следственном комитете? Прогоняли это в голове?

— Вы знаете, нет. Я была уверена в своих документах, что им нечем апеллировать. Я уже даже не заморачивалась над тем, что они мне там скажут.

— У вас не было сомнений или страха? Могли ли вы в итоге передумать и не сдаться? Пытался ли вас кто-то отговорить, опасаясь последствий?

— Нет, не было, и я ни с кем не советовалась. По сути, я действовала от себя. Когда я записала видео, я отправила его депутату Надеждинского района Олегу Григорьеву, и он мне позвонил. Он сказал, что больше не надо прятаться и мне лучше сдаться, так будет правильнее. Я была согласна с его точкой зрения, но, чтобы ситуация сработала, хотела как раз, чтобы это всё длилось одну или две недели.

— Давайте вернемся в тот день, когда вы явились в Следственный комитет и вам дали документ об ограничении родительских прав. Что вам говорили, когда вы узнали, что Машу придется отдать под опеку родственникам? Вам дали понять, что при определенных обстоятельствах вы сможете забрать дочь?

— Исковое заявление подразумевает беспокойство органов опеки, что ребенок снова в опасных условиях. Единственное хорошее место, которое они могут предложить, это опять детский реабилитационный центр в Артеме. В связи с тем, что на этот центр уже составлено очень много жалоб и там не очень будут рады видеть Машу, мне и предложили выбрать другого родственника, чтобы ребенку было комфортно и удобно. С этим родственником ребенок должен находиться до решения суда.

— До решения суда по уголовному делу или по ограничению родительских прав?

— Следствие в отношении сожителя уже завершено. Это параллельные дела: уголовное дело отдельно, дело о пропаже ребенка отдельно, гражданское дело о приостановлении прав отдельно.

— Как Маша чувствовал себя на допросе? Она не боялась?

— Это не первый ее допрос, и она спокойно к этому относится. С нами был педагог, давления никакого не было, всё спокойно.

— Сейчас Маша уже с родственниками? Как она себя вела, когда вам снова пришлось разлучиться?

— Она очень любит бабушку с дедушкой, она была очень рада их видеть. Я тоже была рядом, когда мы заехали в органы опеки. Это было как будто она просто поехала в гости. Мне не запрещено общаться с ребенком, я могу приехать к ней в любой момент.

На самом деле это чисто юридический характер, поднасолить. Вы понимаете, людьми придуманы надуманные правила, которые им удобны для того, чтобы жить, но никто в жизни не может лишить мать материнства, если она сама рожала ребенка.

— Какие планы у вас сейчас?

— Сейчас ребенка оформляют в школу рядом с домом бабушки и дедушки, с которыми она будет жить. Я занимаюсь своим исковым заявлением и думаю, что делать дальше, работаю с юристом. Жизнь покажет, что будет.

Также я бы очень хотела, чтобы развивался закон «О дальневосточном гектаре». Я хочу, чтобы государство целенаправленно раздавало землю не там, где люди хотят взять, а брало на себя функцию по организации какого-то поселка. Например, выделяло бы около 200 гектаров под родовые поместья и производства, создавая маленькую деревню, и чтобы землю выдавали не каждому члену семьи, а один участок на семью, потому что человеку одному на гектаре не вывезти, а семье легко.

Я предлагала президенту такую программу и дважды баллотировалась в депутаты в Госдуму и в Думу Владивостока как самовыдвиженка, чтобы продвигать эту идею. Считаю, что родовые поместья не должны облагаться налогом, а также должны уходить в пожизненное пользование, с правом наследства, но без права продажи. Это будет выходом для людей, чтобы поддержать экономику государства и бороться с поднятием цен, а потом этот опыт можно было бы распространить по всей России. Люди, к сожалению, разучились работать и жить на земле.